Олеся в стране бесов
https://культура.екатеринбург.рф/common_content/item/theater_post/1131?ysclid=miiul94kxf147928077
В Свердловской музкомедии состоялась премьера нового спектакля Нины Чусовой по мотивам повести Александра Куприна «Олеся». История встречи молодого петербургского барина и девушки из лесной глуши блеснула на сцене театра глубиной женского прочтения. И, кажется, романтическая любовь в нём отнюдь не главная тема.IMG_9324.jpgТекст: Дарья БашлыковаФото: Пресс-служба театраНа счету режиссёра Нины Чусовой уже есть несколько спектаклей, в которых она погружается в женскую историю. Это и «24 часа из жизни женщины» о нелёгкой судьбе героини, и «Екатерина Великая» о триумфальном становлении императрицы — визитная карточка Свердловской музкомедии. Новая «Колдунья» выглядит апофеозом этого притязания: даже постановку её осуществила женская команда за исключением дирижёра Эхтибара Ахмедова и хореографа Сергея Смирнова, которые весь этот девичий порыв слегка обуздают и подпирают. А порыв, к слову, нешуточный: в спектакле переосмысляется не только сюжет повести Куприна, но и некоторые актёрские амплуа, призванные показать многоликость женской сущности. «Олеся» с её мистичностью оказалась для этого материалом благодатным.
Несмотря на то, что основных персонажей в литературном первоисточнике не так много, Нине Чусовой удаётся сделать многофигурный спектакль, где главным становится то, что у Куприна является второстепенным. Режиссёр вводит в камерную историю пёструю и шумную русскую массовку с колоритными хоровыми сценами, ритуальными плясками, ярмарочными передрягами. При всей пышности — и музыкальной, и сценографической, и хореографической — она умеет и ребёнка укачать многоголосой колыбельной (постановка в принципе изобилует разными семейными сценами на втором плане), и распуститься в страсти, и отстоять совсем не театральный молебен. Словом, для колдовской силы Олеси подготовили достойного конкурента, ещё более самовольного и неуправляемого. Природный дар чаровницы, по сравнению необузданностью народной стихии, кажется в этом спектакле нежным цветком, которому на первый взгляд легко переломить стебелёк.
Контраст массовке составляет воплощение Олесиных сил: на него работает вся сценография. С первыми нотами партии главной героини на сцене колдовским образом меняется свет, который художница Ирина Вторникова превращает в настоящее северное сияние. По мановению её руки всходит Луна, загораются звёзды, зеркальной гладью расстилается озеро, в котором плещутся гипнотические мавки в исполнении танцовщиц «Эксцентрик-балета Сергея Смирнова». Олесю сопровождают духи-маски, чем-то напоминающие уральскую хтонь: так спектакль попадает в тренд на локальную аутентичность. Не меньше манит Екатерина Куропатко в главной роли, с лёгкостью и женственностью, живостью и чарующей силой голоса. Он переливается как ручеёк, о котором Олеся поёт в своей ключевой музыкальной теме. Если сравнивать героиню с вариацией еë образа в одноимённом фильме 1956 года, то это, к счастью, совсем не обаятельная и даже страстная Олеся Марины Влади: аллюзии на уже устоявшийся образ удалось избежать.
Чусовская Олеся совсем не колдунья, а скорее добрая и наивная волшебница. Статус главной ведьмы в спектакле по праву принадлежит даже не Мануйлихе, а деревенской бабе Любке (раскованная и цветущая в своей роли Наталья Пичурина), чья красота охмуряет всех без исключения. Мужчины на неё смотрят с упованием, их жёны — с завистью. И все оказываются готовыми пойти за ней, когда она ловко перекидывает вину за колдовство на Олесю и её бабушку, умело покрывая свою чертовскую силу. Не сверхъестественную, а вполне себе человеческую. Добавьте к этому легко ведомую и взрывную народную толпу, пустите по ней цепную реакцию слухов и приправьте ненавистью — получите неуправляемое живое оружие в сотню раз страшнее любого волшебства. Чертями в «Колдунье» оказываются не галлюцинации петербуржцев, с чёрными хвостами и крыльями, которые снятся в кошмаре молодому барину Ивану Тимофеевичу (Евгений Елпашев), а обычные жители окраины.
В мистических персонажах обнаруживается куда больше людского. История колдуньи Мануйлихи, бабушки Олеси, переизобретается не только на уровне сюжетном, но и на исполнительском. Татьяна Мокроусова, знакомая зрителю в амплуа сильных женщин (Екатерина Великая, княгиня Трубецкая), переносит эту сущность в, казалось бы, совсем непривычную роль старухи-колдуньи, которая хоронится в тесной лесной избушке, никого к себе не подпускает и отпугивает своим громким и гулким хроматическим звучанием. Неожиданный ход Нины Чусовой позволяет взглянуть на прошлое Мануйлихи: мы видим обычную женщину, пережившую страшную трагедию и утрату. Татьяна Мокроусова блестяще справляется с поставленной задачей, возвращаясь на глазах у зрителя в молодость своей героини. Она рассказывает пронзительную историю матери, которая вопреки жестокости людей сохранила способность любить и беречь оставшегося у неё ребёнка, не отвечая на чужое зло. В отличие, к слову, от некоторых второстепенных героинь, которые, по словам полесовщика Ярмолы (Александр Мезюха), «взяли моду рожать» по восемь детей.
юбовь Олеси и Ивана Тимофеевича выступает скорее не основной, связующей линией, которая позволяет столкнуть между собой две колдовские силы: природу и людей. Главная героиня готова пойти на уступки последним, она приносит в жертву собственную самость, когда идёт служить Троицу в церкви — не ради Ивана Тимофеевича, как в литературном оригинале, а чтобы почувствовать себя частью общего праздника. Правда, хоровод её не примет, а станцует на ней свою бешеную пляску, в которой не пощадит своих же (массовка безжалостно затаптывает единственного доброго и комичного персонажа, старичка Тихомира в убедительном исполнении Алексея Литвиненко). В отличие от Олеси: её от проявлений праведного гнева остановит всего один напуганный детский голосок. Возможно, поэтому открывающая спектакль сцена Масленицы и народного празднества кажется не весёлой и радостной, а тревожной. Зло ещё не вышло наружу, но уже умело прячется от зрителя и потихоньку закипает в ярких красках декораций и нарядов.
За всей внешней красотой спектакля скрывается ещё одно печальное осознание: любовь проходит так же незаметно, как и появляется. Между Олесей и Иваном не происходит почти никакого объяснения, и хотя Нина Чусова в своей трактовке настаивает на том, что герои не умерли, а просто пошли разными путями, вся их сюжетная линия обрывается слишком резко и без следа. Иван не находит в доме Мануйлихи даже ниточки от порванных в спешке красных бус, как у Куприна, а только слабо тлеющий огонёк. Музыкальная тема Олеси становится песней плакальщицы, сама она дрожит и растворяется, словно скользнувший мимо таёжный мираж. Так в спектакле Нины Чусовой зло побеждает, а добро молча отступает и уходит, пытаясь сберечь ту крупицу, что от него осталась. Здесь хочется перефразировать уже Куприна: человек сам для себя иногда то же, что ветер для огня. Маленькое добро он тушит, а большое зло раздувает ещё сильней.
