Галина Петрова: «Каждый вечер в театре происходило чудо»
https://культура.екатеринбург.рф/common_content/item/theater_post/968
Монолог актрисы Свердловского театра музыкальной комедииВ этом году самой почетной премии «Золотой Маски» «За выдающийся вклад в развитие театрального искусства» удостоены две актрисы из Екатеринбурга: артистка Коляда-театра Тамара Зимина и артистка Свердловского академического театра музыкальной комедии Галина Петрова.
Мы уже публиковали наш разговор с Тамарой Васильевной Зиминой, а теперь представляем вашему вниманию монолог-воспоминание народной артистки РФ Галины Кранидовны Петровой.Галина Петрова окончила ГИТИС (отделение «Актер музыкальной комедии») в 1970 году и сразу получила приглашение приехать в Свердловский государственный академический театр музыкальной комедии, где работает и сегодня. В 1978 году Галина Кранидовна получила звание «Заслуженная артистка России», а в 1983 году стала самой молодой за историю театра актрисой, получившей почетное звание «Народная артистка России». В ее репертуарном листе более 75 актерских работ, среди которых — роль Эльзы в нашумевшем спектакле «Моя прекрасная леди», принцесса Фантазия из оперетты «Путешествие на Луну», Мадлена из спектакля «О, милый друг!», Мариэтта из «Баядеры» и многие другие. Актриса неоднократно отмечалась премиями, призами на смотрах-конкурсах. В 1993 году «За большой творческий вклад» ей была присуждена внутритеатральная Премия им. А.Г. Маренича. В 2022 году Галина Петрова стала лауреатом премии «Легенда».
«Работы было по горло — некогда было заниматься интригами»
Когда я училась в Москве, Свердловская музкомедия так славилась — она была одной из лучших! Счастьем было получить приглашение ехать в этот театр. Я не знала, что за город Свердловск, какие люди тут живут. Не знала, что он промышленный, и все дома здесь покрыты зеленой краской, будто никакой другой в Свердловске не было. Это был какой-то ужас, впечатление было траурное. Но я на эту серость внимание не обращала: прибегу из гостиницы «Большой Урал», зайду в театр — и будто ничего за этими стенами не существует…Сейчас здесь такая красота! Все благодаря руководителям театра. А раньше был замухрышечный кинотеатр, который никто не посещал, хотя он был в центре города прямо напротив другого театра. Наш художественный руководитель Владимир Акимович Курочкин, который пригласил меня на работу, бился за то, чтобы это здание отдали Музкомедии. Она уже тогда гремела на весь союз и за границей… Через год после того, как я приехала в Свердловск, театр поехал с концертами за границу, и меня взяли собой — меня, тогда еще только-только начинающую артистку. Мы были известны всей стране — и ютились в одном-единственном репетиционном зале, который находился там, где сейчас буфет. Такие шедевры там рождались! Приходила с утра в театр, и столько было дел, столько всего интересного. Кто-то учит партии, кто-то ставит танцы, все — рядом, в кучке. При этом театр выпускал по четыре новых произведения в сезон. Репертуар был — страшное дело! И все такое классное, интересное, что руководители вечно ломали голову: что же снять? Репертуар не может расширяться до бесконечности, а новое ставить нужно, иначе труппа заклекнет — она должна постоянно репетировать что-то новое.
Один раз мы пришли на репетицию и не смогли ее начать: бомжи залезли в форточку и устроили костер, загорелся паркет. Никто ничего не охранял, это сейчас без разрешения никуда не зайти, а тогда — пожалуйста… Курочкин зашел и говорит: «Так, это что? Вы артисты с погорелого театра?» (Смеется — Прим. Ред.) И смешно, и грешно…
Часто говорят, что театр — это интриги, склоки… А у нас не было никаких склок, не до того — сколько работы! Всем хватало по горло, некогда было заниматься интригами. Плюс четко было выстроено: это ведущий состав, это вспомогательный, а дальше — молодежь, которой еще надо подрасти. И никто не роптал.
Сейчас пространства куда больше: репетируй хоть на Новой сцене, хоть в Хрустальном зале, хоть на основной сцене, хоть в большом репетиционном зале. Он сейчас огромный, раньше там был художественный цех. Задники расписывали огромными кистями, а в соседних комнатках женщины делали искусственные цветы для сцены. Какие это были цветы! Зрители в бинокли рассматривали каждый лепесточек…
А потом, когда махина театра разрослась, все изменилось: репертуар бесконечный, труппа огромная — я многих даже не знаю. Столько новых коллективов у нас: два балета, три оркестра — основой, ансамбль «Изумруд», Джаз-оркестр Платона Газелериди. Последний нам аккомпанирует в «Знойных мамочках», даже не столько аккомпанирует, сколько играет с нами наравне. Хорошо, что ребята и податливые, и хваткие, с ними никаких проблем, наоборот: бывает, и подскажут что-нибудь снизу, и реплику отпустят…
«Это тебе дань, они тебя узнали»
Я пришла в театр в 1970 году, а в 1977-м мы поехали с отчетным репертуаром в Москву. И в 1978-м я получила звание заслуженной артистки. Еще через семь лет мы опять поехали в Москву с гастролями — и в 39 лет я получила звание народной. Такая вот малявка! В Москве меня уважали, а знали еще с института: мы целый год играли в учебном театре, и молодые актеры были на виду. В Союзе театральных деятелей всегда следят за выдающейся молодежью, за теми, кто смог о себе заявить. А за Свердловским театром музыкальной комедии следили особенно. Когда мы ездили на гастроли в Москву, даже реклама была не нужна. Приезжает наш театр — и на 10 дней все билеты проданы, аншлаги!
Помню, пригласили нас с нашим первом рок-мюзиклом «Конец света» в Москву, играть в концертном зале «Зарядье». Спектакль шел каждый день на протяжении недели, и каждый день народу было битком. Москва большая, но слух о том, что спектакль нужно непременно посмотреть, разлетелся быстро. Просили и еще остаться, но мы не могли: куплены обратные билеты, дома ждал театр. Зато мы за эту неделю успели на Всесоюзном радио сделать запись этого спектакля. Какие там у нас молодые голоса…
Про наш театр никогда не забывали композиторы, сценаристы, драматурги: они часто приезжали с предложениями, и наш худсовет всегда выслушивал, давал советы. Бывало, что материал откладывали в долгий ящик — и напротив, сразу брали в работу, если хотелось приступить поскорее. Худсовет состоял из дирижеров, музыкантов, но в основном — из актеров: нам ведь самим играть этот материал. Кому-то отказывали, но обязательно выслушивали.
Из-за границы приезжали художники, балетмейстеры. В 1982 году балетмейстер из Польши Кристина Ясман ставила у нас танцы в оперетте Оффенбаха «Путешествие на Луну». Я играла принцессу Фантазию, и Ясман спросила у Курочкина: «Актриса, которая играет у вас принцессу, может встать на полюшки?» Он, не задумываясь ответил: «Конечно, может!» А полюшки — это пуанты… Я сразу побежала в балет: «Девочки, скажите мне, как ленточки к пуантам пришивать?» Девчонки мне все пришили… И я встала на пуанты, как будто всю жизнь на них стояла. Такой был номер: в первом акте я выходила по лесенке на пуантах, не произносила ни слова, танцевала вместе с балетом. А второй акт начинался с меня, я выбегала и кричала: «Кто меня звал?» И вдруг в зале — овации. Это было в Москве, в Театре имени Станиславского и Немировича-Данченко. Я потом Курочкина спросила, за что эти овации — я ведь даже спеть еще не успела! А он ответил: «Это тебе дань за первый акт, они тебя узнали…» Как внимательно люди смотрели! После этого я в Москве и получила звание народной артистки…
«Наши артисты привыкли к смеху в зале»
Зрителя надо всегда удивлять, он за этим в театр приходит. Я люблю пересматривать кинохронику тех времен: как тогда смотрели спектакли! С широко распахнутыми глазами! Тот театр, в котором прошла моя молодость и который я так любила, был душевный, веселый, озорной, умный. Поэтому зрителей никто не звал — они сами скупали билеты на три месяца вперед.
Не то, что сейчас… Сейчас зритель изменился, отвык думать. В театре у каждого спектакля — своя мысль, свое сердце, своя душа. Но мы стали подстраиваться под зрителя, даже названия менять. У нас шел спектакль по пьесе Коляды про пожилых женщин, назывался «Чирик кердык ку-ку», потому что старшая из героинь произносила эту фразу. Название никто не понимал, но переименовали в «Осторожно, бабушки!» — и пошел народ… Постановка шла много лет, сейчас ее сняли, а жаль: был настоящий народный русский спектакль про нашу жизнь.
Мы очень хотим, чтобы зритель к нам шел, очень хотим с ним на спектаклях разговаривать. Иногда ждем реакции на спектакле — а ее нет, люди сидят молча. Но ведь наш театр не драма, наши артисты привыкли к аплодисментам, к смеху в зале. Такой у нас жанр. Как играли «Черного дракона»: Маренич за кулисами только голос подаст — и уже овации: по голосу узнавали артиста! Зрители дождаться не могли момента, когда смогут «включиться» в спектакль, приобщиться к нему, стать соучастниками действа.
«Ваша задача — стать личностями»
Юность в театре у меня была потрясающая: я училась, становилась актрисой. Все наши педагоги в ГИТИСе были из драматических театров, из музыкальных — только дирижеры. И преподаватели всегда нам говорили: то, чему мы вас учим — это арсенал, которым вы должны пользоваться. А ваша задача — стать личностями. И развивать внутренности: тут так дышать, тут по-другому, а тут — замереть и полчаса вообще не дышать!
Бывает, артист начинает петь арию — и с дирижера глаз не сводит: «Подождите, мне некогда играть, я сейчас петь буду…» А высший пилотаж — когда произносишь текст, потом слов становится недостаточно — и ты начинаешь петь, когда и этого мало — танцевать…Это прекрасно умела народная артистка Советского Союза Татьяна Ивановна Шмыга. Когда у артиста нет швов, зритель не понимает, когда один способ существования переходит в другой, — это и есть высший пилотаж артиста музыкального театра. И я всю жизнь старалась это делать, даже когда приходилось спорить с дирижерами, доказывать…
«Здесь не признавали фальши, полумер, полутонов»
Когда я пришла в театр, он не был таким красивым, как сейчас. Но был счастливым. И счастье было — из всех щелей. Было видно, как обожают свою работу артисты, это было удивительно. Здесь не признавали фальши, полумер, полутонов. Все работали на полную мощь, и каждый вечер происходило чудо. Недаром нас называли лабораторией советской оперетты!
А еще театр был человечным. Сколько мы собирали книг в детские дома, сколько одежды! Многие из артисток рожали, а дети ведь быстро растут, не успевают сносить ползунки и распашонки. Мы их постираем, отгладим, соберем, отдадим. Нам до всего было дело, где плохо — там уже наш театр. Не было пофигизма. Может, поэтому народ к нам приходил? Потому что в театре их объединяло наше искусство, наши мысли добрые? Потому что здесь они могли послушать шикарную музыку, отдохнуть душой и телом после рабочих будней?
Я в этом театре выросла, стала человеком, и очень ему благодарна. Жаль, что нет уже в живых никого, с кем мы тогда работали. Сейчас мои партнеры за меня бы порадовались: «Золотая Маска» — это черта, выше награды нет. И она — по заслугам.
